Владислав Баранов: «Каллиграфия очень многогранна. Это один из самых сложных видов деятельности человека, поэтому он априори полезен»
«Часто во время работы понимаешь, какой ты бестолковый человек»
— Владислав, на этой неделе в галерее «Хазинэ» ГМИИ РТ открылась выставка, посвященная 300-летию Казанской духовной семинарии. Среди современных художников, представленных на ней, есть и вы. Как шел отбор работ для экспозиции, учитывая специфику заявленной темы?
— Кураторы проекта уже знали меня и видели мои работы на других выставочных проектах, поэтому с отбором проблем не возникло, и меня пригласили. Все-таки корни искусства растут из христианства, в моих работах, которые участвуют в этой выставке, например, есть высказывания известных святых отцов. Просто оформлены они в более современном ключе, и, в принципе, это может быть интересно зрителю.
На выставке представлены три моих работы. Это «Каллиграфический этюд №1», где обыгрывается тема любви. Там на заставке находятся две цапли, которые совершают брачные танцы. Вторая работа — «Свобода» — посвящена высказываниям святых отцов о свободе, тому, как они понимали это понятие. Третья работа — «Заповеди блаженства» — содержит 9 заповедей, которые на Нагорной проповеди говорил Иисус Христос: о том, что «Блаженны нищие духом…» и так далее (кстати, сейчас многие не понимают смысл этих слов). Можно, наверное, было показать и больше работ, но я заявил три, и их взяли.
«Каллиграфический этюд №1», где обыгрывается тема любви. Там на заставке находятся две цапли, которые совершают брачные танцы»
— При этом вы признаетесь, что считаете каллиграфию искусством, в котором нельзя достичь совершенства. Почти как тот преподаватель философии, ставящий на экзамене тройку студенту со словами: «Даже я знаю этот предмет только на четверку, а на отлично — только Всевышний». При этом вы утверждаете, что через каллиграфию можно воспитать в себе нового человека. Каким образом?
— Просто погрузившись в рабочий процесс. Сегодня много людей по всему миру занимаются каллиграфией. В России тоже есть интересные мастера, не буду говорить, кто из них лучше, кто хуже. Важно другое: каллиграфия очень многогранна. Это один из самых сложных видов деятельности человека, поэтому он априори полезен. Сергей Вячеславович Савельев (российский ученый-биолог — прим. ред.) говорил, что во время работы пером работает больше 10 полей коры головного мозга, так что каллиграфия — настоящая гимнастика для ума. Также она развивает художественный вкус, учит усидчивости и терпению, нормализует самооценку. Часто во время работы понимаешь, какой ты бестолковый человек (смеется).
Даже многие студенты-художники признаются, что чувствуют себя на моих уроках «как в первом классе». Зато уже через несколько месяцев начинают тщательнее разглядывать буквы и понимают, что на многие вещи мы просто не умеем правильно смотреть. Вместе с каллиграфией люди заново открывают для себя мир и делают это гораздо быстрее, чем во время занятий живописью. Некоторые ученики во время курса заглядываются на уличные деревья и сравнивают их ветви с буквами. Так что каллиграфия еще и учит нас любить природу, через нее познавать себя и совершенствовать свой внутренний мир. Это путь, на который всем нам желательно встать.
— А какого человека вы сами в себе воспитали за годы занятий каллиграфией?
— Признаюсь честно: я ленивый человек и воспитывать себя очень сложно. Это беспрестанный труд. Ручное письмо требует от мастера предельной точности и внимания, а чтобы достичь успеха, нужны годы работы. Думаю, я стал более организованным и приблизился к желаемому уровню мастерства. Но, к сожалению, больше преподаю, чем работаю как художник. У меня нет возможности посвящать каллиграфии по 6 часов в день, как это делает, к примеру, Александр Боярский. Да, я экспериментирую со шрифтами дома, что-то показываю студентам на уроках, но пишу очень медленно. Не так, как знаменитый мастер остроконечной кисти Петр Петрович Чобитько. У него в руках перо действительно порхает.
«Признаюсь честно: я ленивый человек и воспитывать себя очень сложно. Это беспрестанный труд. Ручное письмо требует от мастера предельной точности и внимания, а чтобы достичь успеха, нужны годы работы. Думаю, я стал более организованным и приблизился к желаемому уровню мастерства»
— На Руси каллиграфию называли средством от дураков. Почему, как вы думаете?
— Во-первых, она воспитывает усидчивость, терпение и вдумчивое отношение к делу. Человек с такими качествами не может быть глупым. Да и в целом, чтобы писать красиво, должна работать голова (после напряженной работы у меня порой «взрывается» мозг). Труд дурака никогда не вызовет эстетического наслаждения. Во-вторых, многие каллиграфы черпают мудрость из переписанных книг — Евангелия, деяний апостолов, святых отцов и других. Это серьезная литература, кардинально меняющая наше мировоззрение.
— Сейчас на фоне любви ко всему национальному поднимается ли интерес в России к древнерусской каллиграфии?
— Незначительно. Пик популярности каллиграфии, к сожалению, уже прошел. Он пришелся на время распада СССР, когда мы осваивали все, что ранее было недоступно. На рубеже 1990–2000-х в России появились первые профильные мастера. Многих из них подготовил тот самый Чобитько — основатель петербургской школы каллиграфии. Сейчас у нас много профессиональных каллиграфов, в частности молодых, но ожидать большего ажиотажа, чем 25 лет назад, сложно. Да и нужно ли? В этом плане каллиграфию можно сравнить с музыкальной классикой. Известный дирижер Бенджамин Цандер вспоминал: «Мне часто говорят о целях искусства. Мол, если сейчас в стране есть 3 процента любителей классической музыки, наша задача — достичь хотя бы 4 процентов. Это будет круто! Но ведь искусство совсем не в этом».
Я просто вижу, как развивается каллиграфия, и радуюсь. Одни мастера работают на бумаге, другие осваивают новые программы на айпадах (в дизайнерских шрифтах всегда есть какие-то недоработки и проблемы, а каллиграфия готова их решать). Но, из-за того что все это сложно, многие отсеиваются. Понимаете, одного желания красиво писать недостаточно. Для этого нужно приложить максимум усилий и не сдаться, даже если на первых порах получаются каракули.
«Я подхожу к шрифтам творчески, как и древнерусские мастера»
«Соединяю яркие детали из разных шрифтов и получаю интересные гибриды»
— Вы открыли для себя каллиграфию достаточно поздно, после 30 лет. Почему, будучи действующим живописцем, вы обратились к этому сложнейшему искусству?
— Я с юности хотел достичь мастерства. Поэтому и поехал поступать в Санкт-Петербургскую академию имени Репина на факультет графики. Увидел в книгах репродукции высокопрофессиональных студенческих работ академии и понял, что хочу уметь так же. В Казанском художественном училище мне дали необходимую базу, в академию же я приехал за мастерством. А потом познакомился с каллиграфией и понял, что это высшее мастерство. Хороший мастер должен виртуозно владеть линией, следить, чтобы каждый штрих был на месте. К этому стремятся не только каллиграфы, но и художники. Например, Валентин Серов переводил свои наброски, чтобы линия была живой и красивой. Я убежден, что каллиграфия очень полезна художникам: у тех, кто владеет скорописью, часто более мастеровитая живопись.
— Каллиграфией вы увлеклись, познакомившись с работами легендарного британского мастера Дениса Брауна.
— Да, и других каллиграфов тоже. Когда я учился в академии, интернет еще не был популярен и я не мог свободно изучать каллиграфию. К нам на занятия приходил председатель национального союза каллиграфов России Чобитько. Я почти не знал его работ, но с интересом слушал. А уже позже из интернета узнал, что каллиграфия — потрясающее искусство. Мне нравится, что каллиграф может быстро делать красивые вещи, сейчас это очень актуально.
— Древнерусская каллиграфия сейчас одна из самых интересных областей для творческого исследования мастеров. Какие авторские приемы вы используете в своей работе?
— Я интересуюсь не только древнерусской каллиграфией, но и ей тоже. Исторически древнерусская каллиграфия развивалась очень интенсивно и за очень короткий промежуток времени в тысячу лет (в других странах это шло гораздо дольше) совершила огромный скачок. Но с петровскими реформами она пошла другим путем и стала более европеоидной. Сейчас у современных мастеров есть возможность поднимать и переосмысливать древнерусские шрифты, открывать что-то новое. Европейские шрифты уже изучены от и до, а в наших до сих пор находят необычные формы. Они очень нравятся зарубежным каллиграфам.
Я подхожу к шрифтам творчески, как и древнерусские мастера (та же буслаевская вязь XV века с элементами арабской стилистики — смелый эксперимент в эпоху православия и самодержавия). В основном соединяю яркие детали из разных шрифтов и получаю интересные гибриды, эдакие «колоновидные яблони». Так работает большинство каллиграфов, лишь единицы изобретают что-то чисто свое. До этого нужно профессионально и духовно дорасти. Я пока еще не готов.
— Какие интересные гибриды вы уже успели найти?
— Например, соединил арабский насх и русскую скоропись. Это случилось в работе «Ода Державина „Бог“», которая путешествует по России уже несколько лет. Я назвал свой шрифт «татарская скоропись», ведь в Татарстане любят использовать стилизованные русские буквы. В моем гибриде пластика скорописи и графемы (скелеты) старописных букв остались, но внешне буквы преобразились из-за того, что я сменил наклон инструмента, увеличив толщину линий. Уверен, это не единственный возможный синтез русской и арабской вязи. Подобные эксперименты будут осуществлять еще не один десяток лет.
— Расскажите подробнее об этой работе.
— Меня вдохновила история города Мологи. Его затопили, когда строили Угличскую ГЭС, об этом даже сняли документальный фильм. Во время потопа монастыри и храмы ушли под воду. Я запечатлел часть города наверху (поэтому на картине есть лодка) и часть подводного пейзажа: покосившийся, упавший с колокольни колокол, фигуры святых Владислава и Алексея.
— Как вы выбираете шрифты для их последующего синтеза?
— Обычно ориентируюсь на свой вкус. Недавно соединил итальянский курсив с древнерусским полууставом, вышло интересно. Итальянский курсив — один из самых красивых и ходовых шрифтов, его часто используют в рекламе. Древнерусский полуустав, который я преподаю, не столь популярен, но тоже любопытен. Дело в том, что в итальянском курсиве штрихи и повороты пера получаются с талией (энтазисом). Если добавить их в полуустав, он станет более изящным. И таких вариантов может быть очень много. Просто этим надо заморачиваться, а древнерусским мастерам было некогда: они очень много писали.
«Недавно соединил итальянский курсив с древнерусским полууставом, вышло интересно»
«Истинное мастерство всегда будет в цене у богатых людей»
— Почему после Питера решили вернуться в Казань?
— Хороший вопрос. Почти все мои сокурсники хотели остаться в Петербурге, потому что приехали туда из разных уголков России. Но у меня были другие мечты. Я вырос в деревне и настолько ее полюбил, что хотел жить там, где тихо (а Петербург все же шумный густонаселенный мегаполис), там, где можно спокойно работать и созерцать красоту. В этом мы схожи с Эндрю Уайетом (один из самых известных американских живописцев и графиков XX века — прим. ред.). Он во время работы тоже целиком погружается в пейзаж и сливается с ним. Это особое состояние, и даже не все художники поймут, о чем я говорю. В городе есть своя красота, но я думаю, что природа — наш лучший учитель (и в этом солидарен с Цицероном и Леонардо да Винчи). В ней заложено совершенство, которое нас вдохновляет. Когда-то я мечтал перебраться в сибирскую деревню. Может, хорошо, что не уехал, но жить в городе мне не очень нравится. Приходится мириться из-за интересов семьи. Так что бытовуха съедает художника.
— В академии Репина вас учили преимущественно реалистической живописи и графике. Вы до сих пор придерживаетесь этого стиля, да и каллиграфия — это во многом искусство академическое. Насколько сегодня традиции в искусстве востребованы и почему остаются важными для вас?
— Академическое искусство сродни черному цвету в моде. Оба всегда будут в тренде. К тому же зритель охотнее тянется к тому, что ему понятно. А традиционная живопись и каллиграфия для большинства гораздо доступнее, чем абстрактное или цифровое искусство (их далеко не все готовы осваивать). На одной из конференций мы с экспертами обсуждали, какое место может занять каллиграфия в современном обществе, и пришли к выводу, что ручное письмо как истинное мастерство всегда будет в цене у богатых людей, а простые люди будут довольствоваться цифровыми экспериментами.
продолжение следует
источник: БИЗНЕС Online
