Хореограф Нурбек Батулла готовит спектакль «Әңгәмә/Диалог», приуроченный к 85-летию его отца – Рабита Батуллы

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

Говоря чуть пафосно, этот спектакль, наверное, подарок не просто от сына отцу, но от Нурбека и театра всему татарскому народу.

Наш разговор, начавшийся как анонс к спектаклю, перерос в целое интервью, охватившее много разных интересных тем.

– Скорее всего, это спектакль об отношениях между мной и отцом, открывать папу с новой стороны – такой цели не ставилось, – начал Нурбек.

– Значит, главный герой – ты сам, сын Рабита ага.

– Получается так. Если в творчестве ты искренен, видимо, все-таки далеко от себя самого тебе не удается уйти. Развитие личности начинается именно с этого – поиска ответов на вопросы «кто я?», «какие у меня отношения с родителями?». Мне кажется, это и есть главные вопросы в этом плане. Поначалу мы с режиссером Романом Феодори хотели взяться за другую тему – что-то связанное с Альфией Авзаловой. Когда с Романом встретились в феврале, предполагая формат лаборатории, говорили об этом. Но когда стали разрабатывать тему, оказалось, что больше, чем Альфия апа, меня волнуют мои собственные отношения с отцом.

«Интерес к творчеству Альфии Авзаловой тоже ко мне пришел через отца» (на фото – Рабит Батулла и дочь Альфии Авзаловой Зульфия)

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

– Значит, через Альфию апа ты вернулся к отцу?

– Да. Интерес к ее творчеству ведь тоже ко мне пришел через отца. За какую бы я тему ни брался, как «все дороги ведут в Рим», у меня тоже все интересующие меня темы приводят к папе.

– Значит, Альфию апа пока отложили.

– Да. На неопределенное время. Роман такой режиссер, что видит человека насквозь. Когда мы начали работать, он мне сказал: «Тебя же не Альфия апа беспокоит», мне даже как-то неловко стало. А если тебе что-то создает дискомфорт – это надо делать, разрабатывать.

Здесь у каждого свои интересы. Он ведь уже успешный режиссер. Я раньше не думал об успехе – о том, как зритель воспримет. А здесь, во-первых, появилась возможность поработать с человеком, который умеет думать о зрителе. Во-вторых, посмотреть, как человеку со стороны, успешному и знаменитому режиссеру удастся раскрыть локальную тему о нашей Альфие Авзаловой. При старте этого проекта мой интерес был такой. Интерес площадки – позвать знаменитого режиссера. Здесь совпали интересы всех трех сторон.

– Что мы увидим на сцене?

– В точности нельзя сказать. Меня уж, конечно, да!

– Рабита абый увидим?

– Пока… время от времени такие идеи тоже появляются. Но не могу сказать, что он точно будет.

«Он [отец] «за любой кипиш, кроме голодовки». Летом он еще снялся в фильме Байбулата» (на фото Байбулат, Рабит и Нурбек Батулла)

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

– Если бы была необходимость его участия, он согласился бы?

– Согласился бы, с большим удовольствием. Как говорится, он «за любой кипиш, кроме голодовки». Летом он еще снялся в фильме Байбулата (младший сын писателя, – прим. Т-и). А еще в MOÑ пройдет «Батулла киче» в формате встречи с ним. 26-27 ноября выходит спектакль-инсталляция «Әңгәмә/Диалог». И жанр его невозможно точно определить.

– Повезло Рабиту ага – сыновья творческие, благодаря им и отец на виду…

– В этом спектакле-инсталляции будет эпизод – «Песнь о непоставленном спектакле». Потому что я хотел поставить одну из пьес папы – и я «пою» о том, что не получилось у меня это сделать. Ирония, конечно. Действительно, был такой проект. Но как-то не получилось. Может быть, папа и ждал этого. Но, скорее всего, он видит это по-другому. Мы люди другого поколения – делаем по-своему. Но доволен ли он нашим творчеством или нет – вот это сказать трудно.

– Большое его влияние на тебя?

– Огромное. Какой темы ни коснусь – выхожу на отца.

Нурбек признает, что влияние отца на него огромное: «Какой темы ни коснусь – выхожу на отца»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

– Бывают мысли уйти из-под его влияния?

– Если бы я полностью освободился от влияния отца, не знаю, осталось бы во мне какое-то «Я»? Кто этот «Я»? Если начнем избавляться от внутренних связей, условных вещей, что остается? К примеру, национальность – это условная вещь, она не передается по крови, это придуманный человеком культурный концепт, это – воспитание.

– Спорный вопрос.

– Нет уж, если взять ребенка любой другой национальности и с малых лет воспитывать как татарина, он себя будет считать татарином. Если посмотреть наши с тобой ДНК, может оказаться, что мы других и совсем разных национальностей. Но мы татары – нас объединяют одна культура, один язык, одни ценности, общие мечты о процветании нашего татарского народа. Анализ ДНК обнаруживает очень интересные вещи. Нация, национальность человека – очень условное понятие, и мы за эту условную вещь готовы убивать друг друга. Нынешние события это и подтверждают, наверное. Тема «Сак-Сок» – из-за пустяка поссорившихся братьев. Если начнем избавляться от этих условных вещей, каким остается твое «Я»? Тут я вспоминаю слова Мансура Гилязова, сына нашего выдающегося писателя Аяза Гилязова. Он как-то сказал: «Наша цель – раскрыть творчество наших отцов».

– Согласен с ним?

– Не знаю.

– Но вы же не приложение. Вы сами отдельные личности. Вроде бы вы уже перестали быть приложениями – и ты, и Мансур Гилязов.

– Не знаю. Приложение или нет – даже это неважно, интересно понять вот это «Я».

«Национальность – это условная вещь, она не передается по крови, это придуманный человеком культурный концепт, это – воспитание»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

– Ты когда-нибудь восставал против влияния отца?

– Было. Уезжал учиться в Питер – именно поэтому. Тема отцов и детей – она есть. При этом могу сказать, что я рос в атмосфере понимания и без каких-либо унижений, оскорблений в свой адрес со стороны отца. Есть закон драматургии: чтобы получилась пьеса, нужен конфликт. А у нас с отцом очень гладко, никакого конфликта нет в помине. Тогда здесь могут быть два варианта – или этот конфликт у меня запрятан так глубоко и я не решаюсь, боюсь его проявлять, не могу этого сделать, или же этого противостояния у нас в отношениях с отцом просто нет в природе. Мы с командой много общаемся, задаем друг другу трудные вопросы. Возможно, через нас, через меня зритель тоже постарается осмыслить эту тему – будет задавать себе те же вопросы. В таком случае это было бы идеально для меня – значит, цели мы достигли. Наша цель ведь не просто решить мою личную проблему.

– Значит, зритель станет свидетелем диалога отца и сына в выбранном для этого вами – творцами – формате?

– Будет ли это мой разговор с самим собой, или же мой диалог с отцом, или диалог между мной и зрителем – происходящее на сцене можно воспринимать и понимать по-разному. Но даже когда я разговариваю с самим собой, у меня в голове это идет как диалог.

– А диалоги дома бывают? Случаются у вас многочасовые разговоры с отцом?

– Бывают. Бывают… но это – трудный вопрос. По форме это, конечно, диалоги. Однако можно ли считать их действительно откровенным разговором? Обычно я в них больше в роли слушателя. Все-таки разговор двух людей, мне кажется, не всегда можно назвать диалогом, особенно если каждый говорит о чем-то своем. Вот видишь, от твоих вопросов у меня появляется еще больше вопросов, и это хороший знак.

«Даже когда я разговариваю с самим собой, у меня в голове это идет как диалог»

Фото: © Абдул Фархан / «Татар-информ»

– Ты получаешь удовольствие, беседуя с отцом, или такие разговоры надоедают?

– По-разному. Бывает, эти разговоры по-настоящему питают тебя духовно, но иногда начинает казаться, что разговор неживой. Дело в том, что папа – человек, который уже множество возникающих в жизни тем тщательно обдумал, изучил, читал о них и сам писал о них. Если подумать, он прожил в три раза больше, чем я, и те вещи, которые я сейчас только начинаю постигать, он уже прошел, обдумал не один раз – по кругу, по спирали. Получается так, что я только-только осознал у себя в душе какую-то тему, какой-то вопрос, а он уже имеет по нему готовую, сформировавшуюся мысль. И эта мысль совершенна, с ней даже не поспоришь. 

– Значит, тебе остается просто выслушать готовые ответы.

– Значит, появляется вопрос о необходимости не топтаться на месте, а идти дальше.

– У вас всегда совпадают мнения?

– Нет.

– А во время спора доходит до криков, скандалов?

– Этого не происходит никогда.

– Ты лучше промолчишь, чем будешь спорить с отцом?

– Я стараюсь говорить свое мнение. Но иногда и не получается сказать.

«У меня ведь тоже идут внутренние трансформации – в силу возраста уже перестаешь думать радикально»

Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»

– А твое мнение важно для него? Или такой аксакал не станет прислушиваться к молодому, «зеленому»...

– Нет, дело не в этом. Здесь та же тема отцов и детей – есть некий барьер. Это не только в отношениях с моим папой, в театре я замечаю, что такое проявляется и в работе с режиссерами старшего поколения.

Например, мне совершенно непонятно, почему наши писатели, в том числе и папа, мирятся с качеством своих книг, выпускаемых Татарским книжным издательством? Речь идет не о качестве бумаги, а об оформлении. Мы пытаемся им это объяснить, что так не должно быть, но, видимо, нам плохо удается. С другой стороны, я уже начал думать, что это и к лучшему – потому что вдруг мы разрушим то, что есть, а новое построить не сможем? То есть, возможно, лучше уж согласиться хотя бы в таком виде выпускать эти книги, чем они так и останутся неизданными. У меня ведь тоже идут внутренние трансформации – в силу возраста уже перестаешь думать радикально.

Но иногда возникает вот такой «бунт». Как можно согласиться, чтобы твое произведение выпустили в таком виде? А потом уже думаешь – ну хотя бы так. Пройдут годы, и пусть даже в таком качестве эти труды все равно можно будет найти в архивах, библиотеках.

Папа дал текст социально-политико-философского содержания. Называется «Йөрәк тибеше» («Биение сердца»). Сразу понятно, что дизайнер читал только название: на обложке у книги какие-то розовые сердечки – видимо, подумал, что это женский роман.

– А куда редактор смотрел?

– Не знаю. Не могу сказать. Тут и жаловаться вроде неуместно – если критикуешь, значит, предлагай свое. Значит, я должен буду найти другого дизайнера, деньги на него или вообще другое издательство. Приходится выбирать – или сидишь тихо, или все это берешь на себя. Но нельзя же заниматься всем сразу – у каждого своя работа. Я это понимаю как разрыв между поколениями, барьер. Невнимательность к дизайну – это есть и у режиссеров старшего поколения, это не особенность одного моего отца, даже те, кто моложе, не понимают. Такие книги не привлекают, как правило, ты проходишь мимо, желания купить не возникает.

«Он [Роман Феодори] уже успешный режиссер. Появилась возможность поработать с человеком, который умеет думать о зрителе»

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

– Согласна. Если вернемся к спектаклю, понимает ли Роман Феодори татарский менталитет? Не появляются ли у него в душе противоречия при изображении татар? Могут быть какие-то вещи, которые для нас естественны, а для него – что-то необычное.

– Думаю, при более глубоком исследовании темы отцов и детей там уже нет роли менталитета. Мы стремимся пройти через национальные барьеры и копнуть глубже. Чтобы было понятно хоть в Москве, хоть в Париже или Токио! Конечно, там будут какие-то детали, незнакомые для человека, не знающего нашу религию, нашу культуру. Но главного замысла эти детали не коснутся. Например, ты смотришь корейский фильм и понимаешь его по-своему. Наверняка есть там вещи, которых я не понимаю, но я же не понимаю, чего именно я не понимаю, поэтому смотрю по-своему с интересом. Если бы мы тоже в своем искусстве смогли подняться до такого уровня, то мы были бы живой нацией.

Кажется, теперь я противоречу сам себе – с одной стороны, хочу выйти за рамки национального, а с другой – говорю о нации. Возможно, это некая ступень для выхода в мир. Думаю, в этом вопросе мы с отцом придерживаемся разных взглядов. Я ему высказываю свои мысли…

– А он?

– Чувствую, что он не принимает их. Осознанно не принимает или неосознанно… А может, не осознает оттого, что не принимает…

У нас будет эпизод о Коране, религии. Перевод толкования Корана – это ведь один из главных его трудов. Наше отношение к религии тоже отличается. Мы очень близки, конечно, никто из нас не радикален, общего наверняка у нас и больше. Но взгляды разные – например, папа… не только папа, вообще его поколение в душе полемизирует с христианством. Это меня поражает. Идут сравнения. Почему же сравнивают с христианством? Почему не с буддизмом, например?

– Ну как же ты не понимаешь, Нурбек: христианство – совсем рядом, это вот твой сосед Иван, например. А буддисты непонятно где.

– Вот такие диалоги у меня в голове. Возможно, я и не могу все это рассказывать отцу.

«Человек за свою жизнь так много написал – может быть, даже прочитать все это невозможно»

Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»

– Авторитет отца для тебя остается всегда неизменным? Или может падать и подниматься, как линия на кардиограмме?

– Мне кажется, его авторитет для меня никогда ниже не может стать. Я отца только буду открывать для себя, год за годом. Появится у меня в душе какой-то вопрос, мысль, я обязательно найду его у папы. И скажу, что к этому он пришел давно.

– А сколько из множества томов отца ты знаешь?

– Не могу сказать. Возможно, физически я их и не смогу прочитать. Человек за свою жизнь так много написал – может быть, даже прочитать все это невозможно. Надо ли ставить такую цель перед собой? Может быть, писателя можно открыть полностью и через единственное его произведение.

– И прочитать все его тома, чтобы найти это произведение.

– Да. А ведь в мире еще есть и другие писатели.

– Точно… Чтобы знать контекст, придется их тоже прочитать.

– Все книги мира прочитать, конечно же, невозможно. Абугалисина целый год сидел в пещере и день и ночь читал…

– Тогда и книг было меньше. Сколько уже после этого написано.

– Да, нам сложнее.

С хореографом Владимиром Варнавой

Фото: Василина Харламова, monkazan.ru  

– Нурбек, расскажи о команде – кто работает над спектаклем?

– Режиссер – Роман Феодори. Драматург – Дина Сафина, лауреат «Золотой маски». Хореограф – Володя Варнава. Художник – Василина Харламова. Художник по свету – Лейла Мухаметгалиева – дочь артистов Камаловского театра Лейсан Рахимовой и Ильтазара Мухаметгалиева. Музыканты – Ислам Валиев, Сугдер Лудуп. У музыканта из Тывы Сугдера Лудупа отец тоже писатель, буддийский монах. Много лет лежит парализованный. Кажется, что у Сугдера есть неисполненный долг перед ним – трудные отношения. В нашей команде он не случайно. Ислам Валиев – сын Рустама Валиева. Ему тоже отношения отцов и детей близки, он преданный ребенок, который не забывает – вдохновляется изучением творчества Рустама абый. Ислам открыл один интересный факт: в аранжировке Рустама Валиева на песню «Ак калфак» музыка идет на миноре, а последний аккорд, завершающий композицию, – мажорный. Мне кажется, что в этом аккорде отразился весь Рустам абый, его дух. Он себе воздвиг такой вот памятник через этот аккорд, но если бы не Ислам, мы бы этого не заметили. Может быть, возвращаясь к мысли Мансура абый («Наша цель – раскрыть творчество наших отцов»), то мы, возможно, живем как раз для того, чтобы увидеть эти жемчужины и показать их людям.

Автор: Рузиля Мухамметова, intertat.tatar; перевод с татарского